От редакции. Архитектор Сергей Скуратов – член Союза архитекторов РФ, член правления Союза московских архитекторов, профессор Международной академии архитектуры, лауреат многочисленных российских и международных конкурсов и смотров – личность в архитектурной среде известная, можно даже сказать – легендарная. Так что пусть кому-то не покажется странным увидеть его интервью на страницах нашего издания, ограниченного сугубо прикладной темой строительства крыш. С таким человеком побеседовать о тенденциях и проблемах современной архитектуры – одно удовольствие.
— Сергей Александрович, на недавно прошедшей выставке «АРХ Москва» у Вас, как у архитектора года, была большая экспозиция. Она соседствовала с экспозициями, посвященными молодым архитекторам, только вступающим в профессию. Как бы Вы оценили их работы? Можно ли сказать, что это архитектура будущего? Увидели ли Вы в этой экспозиции нечто принципиально новое?
— Очень хотел, но, к сожалению, ничего нового там я не увидел. Молодежь работает так во всех странах мира. Им кажется, что они делают интересные и крайне оригинальные проекты. Но опытному архитектору ясно, что на практике эти работы либо будут невыполнимы, либо, если их все- таки реализуют, они ничем не будут отличаться от работ старшего поколения.
И никаких инноваций на выставке мною обнаружено не было. Но надо понимать, что ничего подобного и не могло быть, поскольку новое поколение архитекторов является учениками поколения старшего. Видимо, когда молодые архитекторы делают свою работу абсолютно самостоятельно, им кажется, будто они менее зависимы от стереотипов мышления и норм строительства. Действительно, там есть какие-то оригинальные идеи в плане отстраненности, независимости от мнения начальника-архитектора, заказчика и властей города. Молодежь еще может позволить себе так работать без оглядки на заказчика. И это свойство молодых архитекторов генерировать идеи «для себя» — совершенно замечательно и его надо поддерживать.
Любой профессиональный архитектор, изучающий внимательно эти концепции, понимая потребности города, зная строительные реалии и все действующие нормы и правила, в конце процесса видит дом, а не просто красивый рисунок или макет. Я уверен, что и эта способность, рано или поздно, появится и у них.
— То есть получается, что участники конкурса эту возможность создать что- то оригинальное «не на заказ» не реализовали?
— Пресса и зрители всегда ждут от конкурсантов чего-то необычного и оригинального. Но надо понимать, что новые идеи в архитектуре рождаются очень сложно, медленно – такая профессия. Человеческие потребности, представления о том, какой должна быть окружающая среда, меняются крайне медленно, так же как и технологии строительства. Архитектурные метаморфозы происходят на протяжении не одного десятилетия. Поэтому не стоит ждать от молодых архитекторов того, что невозможно. Нельзя создать что-то инновационное, модное, универсальное и оригинальное на потребу публики. Тем более, что российская архитектура находится в арьергарде мировой архитектуры в силу множества исторических обстоятельств.
— Как Вы думаете, это преодолимо?
— То, сможем ли мы преодолеть отставание, зависит не только от архитекторов. Скорее, здесь необходима воля общества. Если народ в своей массе пассивен, то творить для него доброе, вечное очень сложно. Архитекторам, которые пытаются строить современные здания, мешают все: начиная от любого прохожего, который будет ругать автора проекта, и кончая властями. Все, что непонятно, ново, вызывает в нашем обществе стойкую неприязнь, отторжение и страх.
Конечно, надо быть оптимистом. Потому что, если не верить в «лучшее» будущее, то руки могут опуститься.
— Не кажется ли Вам, что современна городская архитектура слишком «холодная», неуютная. И если на Западе часто применяют в строительстве древесину, то у нас все выполняется из стали, стекла и бетона?
— Начнем с того, что современная архитектура очень разная, хотя она и подчинена определенным общественным стереотипам. Возьмем, к примеру, архитектуру офисных зданий, которые строятся, в основном, на территориях, где отсутствует историческая застройка. Перед девелопером стоит задача построить как можно больше полезных площадей за наименьшие деньги. Вопрос культурного контекста никого особо не волнует. Задачи, которые решает архитектор на этих объектах: эффективность, экологичность и технологичность. Эстетика, конечно же, другая.
Если мы говорим о зданиях в историческом центре, то здесь подход должен быть совсем другой. Во-первых, надо думать о сомасштабности нового здания окружающей застройке. Вторая задача — поиск конфигурации плана и всего композиционного решения, выявление зон, где могут быть поставлены акценты. Третье правило: необходимо найти отделочные и конструктивные материалы, наиболее соответствующие типу здания, месту и правильному решению поставленной творческой задачи. Встраивание современного здания в исторический контекст должно быть органичным и достойным. Не должен возникать исторический диктат. Все дома требуют к себе любви, заботы и уважения.
В историческом здании всегда привлекает его рукотворность, декоративность и орнаментальность (лепнина, скульптура, мозаика и т.п.). Современная архитектура другая: во-первых, уже нет мастеров, способных создать все это, а во-вторых, нет и таких бюджетов, нет времени, чтобы строить такие дома. Как сделать современную архитектуру такой же привлекательной, такой же «теплой», не впадая в историзм? Человечество пытается эту проблему решить вот уже почти целое столетие.
— Как Вы считаете, в чем должны проявляться национальные особенности российской архитектуры?
— Конечно, у каждого народа есть своя историческая архитектура, мотивы которой могут быть использованы в современном строительстве. Хотя на данном этапе национальная архитектура присутствует только у каких-то очень малочисленных народов, которые живут в специфических климатических условиях.
В России почти нет собственных архитектурно-исторических традиций. Российское барокко, классицизм, модерн – все это европейские стили и веянья. Уникальное храмовое зодчество, развивавшееся под воздействием византийских традиций, замерло на целый век и сейчас только оживает. По сути, постройки последних полутора десятилетий — это лишь «ремейки» тех храмов, что были построены до 1917 г.
Национальная архитектура основана на тех строительных материалах, которые доступны людям в той или иной местности. В России таким материалом исконно было дерево. Да, есть традиции деревянного зодчества, но его элементы крайне тяжело перенести в современность. За городом эти традиции еще как-то находят продолжение, но не в городской среде. Древесина – специфический материал. За ней трудно ухаживать, она пожароопасна. К тому же, современными российскими нормами запрещено облицовывать деревом фасады зданий более 4-5 этажей. Например, стены бутиков в Деревне Роскоши, которая построена на Рублевке по замечательному проекту Юрия Григоряна, облицованы канадским мореным дубом. Но прошло три года, и, к сожалению, потребовалось проведение масштабных реставрационных работ, потому что от воздействия автомобильных выхлопных газов стены потеряли свой привлекательный внешний вид.
— Как Вы оцениваете все более активное участие современных западных архитекторов в архитектурном процессе в России?
— Это миф. Никакого «более активного» участия они не принимают. Да, был период, когда крупнейшие российские девелоперы приглашали очень известных зарубежных архитекторов для проектирования и строительства ряда крупных градообразующих объектов в Москве и ряде других крупных центров России. Они преследовали цель получить сверхприбыли с каждого объекта. Они были движимы сверхамбициями. Это была кульминация эпохи «нефтяных денег»: самый высокий небоскреб, самый дорогой дом, самая большая яхта…
Те иностранные архитекторы, что работали над такими объектами, в большинстве своем опытные специалисты. Но они не задумывались над тем, нужны ли их творения городу. Потому что за рубежом архитектор доверяет девелоперу. У нас же архитекторы должны быть и грамотными урбанистами, и тонкими психологами. Отечественный архитектор почти повсеместно помогает заказчику понять возможности места, потребности города и особенности окружающей застройки.
На Западе все не так. Если есть техническое задание, значит, оно обговорено и согласовано на всех уровнях, включая общественность. Соответственно, если иностранный архитектор получает заказ из России, то он полагает, что здание или комплекс востребовано и будет построено. Есть проблема и в выборе архитектора для конкретного проекта. Когда Норман Фостер рисует проект шестисотметровой башни «Россия», которая вознесется над всем городом, его работа заслуживает восхищения своей смелостью и дерзновением. Когда же он создает гигантское подземное рекреационное пространство под старыми парком и несколькими усадьбами вокруг Пушкинского музея, возникают разного рода вопросы. Почему не было конкурса? Почему такое пренебрежение к техническим и климатическим реалиям Москвы?
Но теперь «золотой дождь» иссяк. Кроме того, стало ясно, что само сотрудничество с западными архитекторами требует иного уровня взаимодействия. Вот, нарисовал известный западный архитектор дом из сотни кубиков. Но насколько он будет востребован в Москве – кто знает? Зато иностранная знаменитость показала на архитектурном совете 125 макетов! И сразу дифирамбы, какой он творческий, гениальный! Тоже мне невидаль. Многие московские архитекторы на каждом проекте делают столько же макетов, если не больше. Нас всех так учили в институте. Проблема, конечно, не в количестве вариантов проекта, а в их качестве, которого, как раз за знаменитой фамилией, никто и не увидел. А было ли оно? Никто уже и не припомнит.
Преклонение перед всем зарубежным, которое началось еще с эпохи Петра I, повсеместно. И многие иностранцы этим пользуются. Например, одна известная мне фирма, выполняя крупный архитектурный заказ, вынужденно работает с одной международной инженерной компанией, которая здесь в России набрала сотрудников из наших граждан. Когда заказчик ее привлекал, он думал, что там будут работать специалисты высочайшего класса, тем более, что там и стоимость услуг соответствующая. На самом же деле глава компании нанял за копейки отечественных пенсионеров и пенсионерок, таких конструкторов и инженеров, которые элементарных вещей не умеют делать и чудовищно отстали от современных требований и возможностей. И в условиях московского «строительного бума» таких спекулянтов появилось много.
— Как практикующий архитектор и как педагог, Вы могли бы оценить уровень современного российского архитектурного образования?
— Есть целая плеяда замечательных преподавателей: Евгений Асс, Александр Ермолаев, Оскар Мамлеев, Саша Туркатенко, Андрей Некрасов и другие. Но они, в основном, теоретики, профессиональные педагоги. Опытных и умных архитекторов-практиков, у которых есть чему поучиться и которые способны преподавать — крайне мало.
Другая причина – невозможно низкие ставки зарплаты у преподавателей. Люди, которые идут преподавать, – герои, им памятники надо ставить. Потому что они преподают бесплатно, из любви к профессии. Я сам так преподавал шесть лет.
Проблемы образования не упираются только в отсутствие финансирования. Устаревшие методики обучения, устаревшие неактуальные программы, несуществующая типология проектирования, гигантомания, незнание преподавателями реалий и технологий современного строительства. И, наконец, отсутствие социально ориентированного концептуального мышления у педагогов и у большинства руководителей архитектурных школ.
— В начале ХХ в. в России были замечательные строительные инженеры и конструкторы. Каков, по-Вашему мнению, уровень современной инженерной мысли в российской архитектуре?
— Уровень инженерной мысли соответствует тем задачам, которые ставит перед ними общество. Отдельные сооружения, которые время от времени появляются в России (в основном — мосты), позволяют думать, что отечественная инженерная наука не умерла. Никаких особо уникальных высотных зданий мы не строим. Дерзновенные консоли не отрывают дома от земли, не делают их воздушными – невесомыми. Развитие российского строительства в первую очередь ограничивают стереотипы, косность представителей согласующих инстанций. Смелое, дерзновенное, суперсовременное и уникальное здание в России построить почти невозможно. Нормы проектирования, отстающие от мира лет на тридцать, не дадут построить. Его просто не согласуют, потому как те люди, которые должны будут провести экспертизу проекта, ничего в нем не поймут. А если и поймут, то сразу испугаются ответственности.
Строительство уникальных зданий было возможно, когда вся процедура согласования еще не разрослась до таких масштабов. Сейчас она похожа на гильотину, которая отрезает голову – все самое умное и интересное. Поэтому, если и есть какие-то гении, то они вынуждены косить под хорошистов.
— В интервью агентству архитектурных новостей Вы сказали, что творите русскую архитектуру. Какая она для Вас – «русская архитектура»? Что Вы подразумеваете под этим понятием?
— Русской архитектурой она называется, потому что делается в России. И как все русское, она весьма своеобразно, с позиций немца, спроектирована и реализована. Рождена она в недрах мастерских, которым физически не хватает профессионалов — архитекторов, которых просто негде взять. Вычерчена она руками недавних выпускников, которых надо всему учить, за которыми надо постоянно все проверять по десять раз (и это вместо разговоров о высоком…). Она построена не вполне профессиональными и недобросовестными рабочими, немножко подпорчена амбициями и малокультурностью властей, непросвещенным заказчиком и «борцами за справедливость» — согласующими органами. Местами не того цвета и не из того материала, потому что или денег не хватило, или украли… И, наконец, людьми, которые живут в этих домах, стеклят балконы (хотя уже и остекленных предостаточно), меняют окна, да еще и рамы ставят другого цвета. Они совершенно не задумываются о том, что тем самым портят общий облик дома, его восприятие. Все это русское неуважение и безразличие к труду друг друга и к окружающей среде порождено самим обществом, частью которого я сам являюсь и для которого работаю последние 30 лет. Приблудившуюся дворнягу можно постараться осчастливить, помыв ее фирменным шампунем для домашних животных, но она почувствует себя счастливой лишь после того, когда опять залезет в грязную лужу.
— За рубежом большое внимание уделяется экологической составляющей архитектуры – возводятся энергоэффективные дома, озеленяются кровли. Как Вы относитесь к этому направлению? Как бы Вы могли оценить уровень экологичности современной российской архитектуры, и какие проблемы в этой области ей предстоит решать?
— Давайте разберемся, с чего началась эта борьба за энергоэффективность? С того, что люди не хотят больше тратить огромные деньги на энергоресурсы. Совершенно нормально, что европейцы первыми начали об этом думать. А жители России, на территории которой добывается большинство энергоносителей, об этом будут думать только тогда, когда эти энергоносители иссякнут. Рачительное отношение к окружающей среде, стремление сберечь каждое дерево, сэкономить каждый киловатт электроэнергии возникают в недрах культурного общества на основе воспитания и правильной политики. Это на Западе студентам говорят: «Ты должен научиться делать такую архитектуру, в которой все будет осмысленно: материал стен, объемы остекления, затраты на отопление…» И они начинают стремиться к экономии энергозатрат и получению электроэнергии средствами самой архитектуры.
«Зеленые» кровли делаются для того, чтобы улучшить качество городского воздуха. Для них это тоже нормально. Потому что такая культура. Впрочем, и у нас в стране газоны на кровле уже растут, хотя требуют более скрупулезной технологии исполнения и обслуживания. Вообще, к экологической архитектуре я отношусь крайне позитивно, думаю, что за ней будущее.
— В современной архитектуре в последние годы доминируют плоские крыши. И в Ваших проектах тоже. Почему так? Не считаете ли Вы скатные крыши «пережитком прошлого»?
-Да нет, у меня есть здания со скатными кровлями, например — жилой дом в Тессинском переулке. Это дом, образ которого берет свое начало в исторической архитектуре, но его современная скатная кровля переживает определенные метаморфозы: расположенный по диагонали плана конек, непараллельный фасаду, создает ему эффект искусственной перспективы — с одной стороны прямой, с другой — обратной. Все зависит от задач, которые решает в данный момент архитектор.
Сейчас много домов строится со скатными кровлями, поскольку такая форма крыши позволяет решить множество функциональных задач. Конечно, с технической точки зрения скатная кровля, под которой расположены непосредственно жилые помещения и которая формирует их пространства, достаточно непроста в исполнении. Но зато возникает повод для интересных решений: наклонные балки и потолки, затяжки и фонари. Я очень люблю архитектуру со скатными кровлями, но конкретные заказы в городе очень редко позволяют ее сделать.
— Каков, по-Вашему, уровень современного развития строительного комплекса России?
— Уровень современного строительного комплекса не дотягивает до уровня комплекса архитектурного. В XX в. строители были заняты, в основном, в сфере строительства типового, индустриального жилья. Поэтому многие профессии практически умерли. Например, хорошего каменщика найти просто невозможно. Но постепенно многое возрождается, появляются фирмы, которые делают уникальные вещи. Если у них будут заказы, то они будут развиваться.
— Приходилось ли Вам сталкиваться с безграмотной реализацией своих проектов?
— Конечно, приходилось. Но, как правило, все проблемы были связаны с тем, что управление строительным процессом происходило без участия архитектора.
— То есть архитектурный надзор не работает?
— Нет, архитектурный надзор работает, но он наталкивается на жадность и непрофессионализм заказчика, иногда, на его глупость и амбиции. И на подрядчика, который считает себя более компетентным, чем архитектор, в вопросах строительства. Плохо, когда нас не пускают решать те проблемы, которые мы должны решать, когда за всем стоят люди, преследующие только свои сиюминутные задачи. Но это происходит от непонимания смысла и структуры нашей профессиональной деятельности. Заказчик сам себе вредит, когда по своему разумению начинает перекраивать проект. Но с этой категорией людей очень сложно бороться, потому что у нас нет действительно работающей системы защиты прав архитектора, прав интеллектуальной собственности.
— Приходилось ли Вам, наоборот, сталкиваться при реализации проекта с тем, что представители строительных фирм говорили: «Архитектор, Вы не правы, технологически это сделать невозможно»?
— В моей практике такого не было. Если попадался очень вдумчивый, грамотный подрядчик, то бывало, поступали какие-то предложения, как сделать те или иные сложные узлы. Я таких подрядчиков помню, ценю и по возможности всегда стараюсь их приглашать для работы на том или ином объекте. Они — творческие люди, профессионалы своего дела. Таких как они, к сожалению, мало. Но они есть, и такие ситуации у меня были, и каждый раз они мне доставляли профессиональную радость, просто бальзам на душу.
— Насколько архитекторы нуждаются в технической и практической поддержке со стороны производителей строительных материалов?
— Нуждаются, конечно. Помимо предложений об использовании материала архитектору должны быть предложены какие-то технические решения, узлы, описания стыковки, сопряжения с другими материалами. В данном случае инициатива должна идти от производителей. Поэтому хорошие материалы, как правило, идут вместе с технологиями.
— Как Вы считаете, есть ли смысл под эгидой какого-либо архитектурного сообщества открыть специальные курсы для архитекторов в целях их профессионального развития, знакомства с новыми материалами и техническими решениями?
— Мне кажется, что это личное дело архитектора – следить за уровнем своего профессионализма. Или дело руководителя мастерской позаботиться, чтобы его архитекторы как можно больше знали, умели, были хорошо информированы. Поэтому я всегда иду навстречу многим производителям, которые предлагают интересные, новые материалы. У меня в мастерской регулярно проводятся семинары, встречи. Мои сотрудники смотрят, изучают, иногда я предлагаю им какие- то поездки, чтобы ознакомиться с конкретными решениями на практике.
Тематические семинары — это всегда интересно. Но только тогда, когда речь идет о материалах, которые можно применить в соответствии со спецификой нашей работы. Еще очень важно знать, сколько по времени это займет. Допустим, один день еще можно этому посвятить, но на 3-5 дней ни одного архитектора невозможно отпустить. Много работы.
— Каким образом архитекторы черпают информацию о новых материалах и технологиях, если в институте молодые архитекторы мало получают такой информации, а на семинары практически не ходят?
— Путешествуя, посещая выставки, принимая телефонные звонки от производителей строительных материалов… Многие производители предлагают ознакомиться с образцами своей продукции, и мы смотрим, изучаем качество, думаем о возможностях их применения. У меня, например, весь нижний этаж мастерской забит образцами и каталогами. При необходимости мы ими пользуемся. Но, надо сказать, что все равно решение о применении тех или иных материалов упирается в экономику. Потому что, если они очень дорогие, то шанс их использовать маленький. Только в каких-то исключительных случаях, при частных заказах, и в ситуациях, когда возникает возможность сделать что-то уникальное, но она крайне редка. Дешевые, универсальные материалы как-то сами себе дорогу пробивают.
Большую роль играют публикации статей в тематических изданиях. Профильных журналов, которые выпускаются в нашей стране, недостаточно. Брать информацию из зарубежных изданий (например — немецкий журнал Detail) тоже сложно, потому что там все проекты рассчитаны на другой климат. В России он настолько специфичен, что практически ни одна переводная книга по деталям архитектуры не может быть использована. Можно посмотреть какие-то принципы и решения сложных узлов, но все равно приходится делать сильную поправку на наш климат. Некоторые решения просто невозможно воплотить.
Меньше надо пытаться копировать зарубежную эстетику и больше думать о том, что нужно здесь. Это сложная задача. Многие молодые архитекторы как раз этим грешат: они видят современное здание, построенное за рубежом, некую идею или прием и начинают их переносить на российскую почву. А когда все упирается в реальность рабочего проектирования, концепция разваливается и становится громоздкой. Потому что, когда дело доходит до практического решения вопросов тепло- и гидроизоляции, объект становится совершенно не таким легким и элегантным, как было задумано. Поэтому надо смириться и делать ту архитектуру, которая получается в условиях нашего климата. Или посвятить себя поиску новых теплозащитных материалов, тончайших и невесомых.
Беседовала Анна Молчанова